Спасибо господину Елькину. Он на многое открыл мне глаза. Это не про «Оборонсервис», от которого мутит так же, как от избирательной борьбы с коррупцией. Это про другое, личное. Дело в том, что я почти соседка Елькина, живу неподалеку от его дома на Малой Бронной. Проходила вчера вечером мимо — все окна темные, слепые. Охранники еще злее обычного. Впечатление такое, будто нарушитель конвенции владел здесь не одной полумиллиардной квартирой № 21, а целым домом: нет Елькина — нет света.

Когда шедевр лужковской архитектуры под кликухой «Патриарх» только строился, местные жители, пораженные наглостью идеи и размахом ее воплощения, шептались: тут будет жить Путин. А оказалось — Елькин.

История с оборонным воровством сладострастно тиражируется телевидением. Чем больше наблюдаю за распадом империи Сердюкова, тем больше понимаю: эта история задевает не столько мои гражданские чувства (российское казнокрадство давно привыкла воспринимать как явление природы), сколько эстетические. Елькин с лицом завхоза из советских фильмов в нелепом махровом халате посреди трехуровневых пространств, мраморных бассейнов и золотых унитазов — образ бездарного пошлого времени. Такого же бездарного и пошлого, как сам «Патриарх», увенчанный поделками сталинского ампира вперемешку с уменьшенной копией башни Третьего Интернационала. Ее автор, конструктивист Татлин, мечтал увековечить идеальную природу коммунизма, а вышло так, что увековечил Елькина.

Мрачным осенним вечером, когда в телевизоре обостряется борьба с коррупцией, я мучительно пыталась расшифровать код, заключенный в загадочном доме на Малой Бронной. Ведь ничего случайного в жизни не бывает.

Что за комиссия, создатель: разрушить атмосферу уютной старой улицы дорогущей махиной, водрузить на крыше коммунистическую башню, поселить под крышей елькиных при золотых унитазах? Но вдруг все срослось.

Башня воспевает коммунизм, очищенный, по мысли Ленина, от оппортунизма, а это и есть большевизм. Сегодня большевизм в наших широтах такое же распространенное явление природы, как коррупция. Елькин и Татлин под одной крышей образуют почти что символ. Подкорректированная триада графа Уварова — православие, самодержавие, доходность — удивительным образом сочетается с категоричностью Третьего Интернационала.

Пока охранители и бунтари не устают обвинять друг друга в большевизме, чуткий телевизор транслирует послание: на коне тот, кто сумел попасть в главную ноту времени. В голосе новых и старых телезвезд слышен лязг наручников и скрежет тяжелой тюремной двери. Отсюда — стремительный взлет решительных женщин формата Скобеевой, Зейналовой, Метлиной, Собчак. Первые три дамы ясны и предсказуемы, как очередной выпуск новостей. Ксения Анатольевна — явление отдельное.

ПРОДОЛЖЕНИЕ